Афганистан: Мы ушли, но он зовёт

Пустыня – живая, она вновь откусила часть шоссейного полотна, вывалив на него языки серо-жёлтого песка. Где-то там, сзади, ковыляют два доходяги-бульдозера, чтобы водворить пустыню на отведённое ей место. Но пока нашему допотопному "МАЗу" приходится обиженно реветь, объезжая бархан по целине. А потом с одышкой и кряхтением вновь выбираться на дорогу. 

Как только грузовик нащупывает колесами наждак асфальта, внутри его изношенного организма что-то всхлипывает, рычаг передачи со скрежетом встает на место, и пустыня начинает уходить назад чуть быстрее.

С тех пор, когда солдаты генерала Рашида Дустума остановили на блок-посту этот грузовик и велели водителю прихватить нового пассажира, я все больше раскаивался, что решился на эту авантюру – самостоятельно передвигаться по Афганистану.

Напряжение в кабине было столь плотным, что складывалось ощущение, будто мы здесь запаяны в стекло. Или мне так казалось?

Но старик-водитель изредка бросал на меня оценивающие взгляды. В них было все что угодно, кроме дружелюбия. Его молодой помощник (или сын?), не отрываясь, смотрел на дорогу, но в его безразличии было столько нарочитого, что я, как воочию, видел направленный на меня автомат. Сзади, на лежанке для сменного водителя, молча сидели еще двое молодых парней и таджик средних лет. Самая удобная позиция, чтобы беспроблемно придушить. Или по голове монтировкой…

И вокруг пустыня - на десятки километров. Любая остановка здесь может стать последней. А у меня из всех документов – русская журналистская "корочка", которую здесь прочитать все равно никто не сможет.

"Брать Кабул" – да, так и прозвучало - к Ахмад Шаху пригласили внезапно. Так, что даже паспорт остался лежать в Мазари-Шарифе, у дустумовского помощника. Тот играл в его "княжестве" на севере Афганистана роль "министра иностранных дел", и документ ему отдали для проставления визовой печати. Или как там называется это дело в населённом преимущественно этническими узбеками анклаве, до которого ещё не добрались талибы. Они уже захватили Кабул, но перед Салангом были остановлены и отброшены назад доблестным воинством Ахмад Шаха Масуда.

И теперь тот явно хотел пригласить отбивать у талибов столицу самого Дустума с его дивизиями, а не одного русского журналиста, вовремя оказавшегося в нужном месте.

А. Масуд. Фото: Northfoto / Shutterstock.com  

Но доверия между временными ситуативными союзниками не было – в прошлом оба лидера успели повоевать друг с другом, - так что легендарному "Счастливчику" пришлось довольствоваться русским журналистом. Которому даже гарантий безопасности никто дать не удосужился.

Масуд – да, "Счастливый" в переводе – взять Кабул только своими силами не смог, даже несмотря на такое мощное подкрепление, как я. И вот я здесь – один среди афганцев и среди пустыни, без защиты и документов, до омерзения грязный после трёхдневного ползания по блок-постам с налётами и обстрелами, вооружённый лишь старой видеокамерой с кассетодержателем на резиночке. Хоть меня и уверяли, что большой угрозы для русских здесь, на севере Афганистана, нет, но…

Но я-то видел, как напряглись лица тех, кто был в машине, как бритвой резанули по мне глаза старика-водителя, когда на блок-посту прозвучало слово "шурави".

И единственный здесь мой друг – пробоина в ветровом стекле, прямо против лица, здоровая, миллиметров двадцать, от зенитного, должно быть, пулемета. Странно связывает она, эта пробоина, с тем лейтенантом или прапором, что ехал здесь старшим машины, вглядываясь в горы, с которых и хлестнула ему в лицо последняя очередь…

Молчание становится непереносимым.

- Не "шурави", а "руси", - неожиданно для самого себя говорю я.

И тогда грузовик остановился...

Афганистан как осколок

Фото: www.globallookpress.com

Афганистан врезается в память, как осколок в сердце. Эта совершенная, законченная отстранённость природы – как на Луне… Эти розовые клыки гор, когда с них каплей крови скатывается вечером солнце… Этот перепляс лучей света там, где туннель Саланга превращается в галерею по ту сторону перевала… Эти невероятного цвета скалы за Ташкурганом…

И люди. Они тоже – лунатики. Не из нашего мира. Очень душевные – и очень жестокие. Наивные, как дети, и хитрые, как дьяволы. До изумления неграмотные – и в то же время знающие что-то такое, что нам никогда не будет доступно. Очень бедные – и очень гордые… Их можно сильно уважать – они с одними мотыгами обиходили и обжили эти космические горы. И марсианские по опустошённости пустыни. И их остается сильно жалеть, потому что те же пустыни и горы ещё долго, если не никогда не позволят им вырваться из замкнутого круга их натурального хозяйства.

У них нет ресурсов. Поэтому у них нет промышленности, нет заработка, нет платёжеспособного спроса. И не на что развить производство, даже если бы его имело смысл здесь размещать…

Образ нынешнего Афганистана – это торговец под навесом, пытающийся продать скрученный в бывшем общежитии советских специалистов водопроводный кран. Все остальное, чем торгуют многочисленные дуканщики, - по сути продукция натурального хозяйства: рис-изюм-кишмиш, ножи-мотыги, ткани ручной выделки. Но всё это изготавливается в каждом кишлаке, а потому товарообмена, по сути, нет. Бессмысленно это – обмениваться тем, что и так у тебя есть, да к тому же своё.

Золотые времена торговли, говорит чарикарский дуканщик, ушли вместе с советскими: "Да, с вашими. Там дальше у гор их городок был. Солдаты покупали аппаратуру, джинсы, а люди везли это из Кабула и Пакистана. А потом советские ушли, а наши покупать это не хотят".
Не могут, усмехаюсь я. Люди, для которых галоши – наши, кстати, русские – служат зимней обувью, а одеяла на плечах – зимней одеждой, вряд ли способны очаровываться качеством звучания "Сони".

Фото автора 

Старик кивает.

"Запчасти нужны, - без перехода продолжает он. – Много советских машин. Можно было бы продавать запчасти".

Он выжидающе смотрит на меня, словно я директор "АвтоВАЗа". Но даже если бы я был им, торговать с афганцами незачем. Им нечем платить. Единственный шанс их экономики – прилепиться к сильному и не сильно озабоченному прибылью донору. Каким когда-то был Советский Союз. Дороги, газопроводы, электростанции. Туннель тот же на Саланге. Ткацкая, что ли, фабрика в Пули-Хумри, уже, впрочем, разрушенная. Всё – практически за бесплатно. Точнее – за политическую выгоду, за право считать Афганистан в своей политической орбите.

И, собственно, Афганистан был с этим согласен. И афганцы в большинстве своем считали "руси" если не друзьями, ибо Восток, - то, скажем, старшими товарищами. Ибо опять-таки – Восток, где сильного уважают, слушаются, где к нему тянутся.

Но вот затем кто-то решил поторопиться и подхлестнуть "клячу истории". У нас были самые добрые намерения - помочь "демократической революции", раздать крестьянам землю и воду, дать людям образование, выстроить промышленность. Сколько в этом было холодного стратегического расчета, сколько старческого маразма последних романтиков мировой революции - неизвестно. Факта два.

Русские действительно поначалу считали, что выполняют интернациональный долг и помогают афганцам начать жить чуть лучше.

Афганцы действительно поначалу встречали русских цветами.

Но очень скоро и те, и другие избавились от иллюзий. Место иллюзий заняла кровь.

Потери, заложенные уже на стадии проекта

Фото: www.globallookpress.com

Самым первым погиб майор Николай Бизюков. Он служил военным советником в Герате и был убит ещё до начала "официальной" войны – в марте 1979 года, во время мятежа дивизии правительственных войск, перешедшей на сторону мятежников. Вслед за ним, опять-таки до ввода войск, погибло ещё несколько офицеров. Они, военные советники, первыми ступили на путь в вечный могильный холод. Путь, который вслед за ним прошли больше 14 тысяч наших. И потом еще около 6 тысяч - что умерли дома от болезней и ран, полученных на афганской войне.

Больше повезло тем 49 985 солдатам и офицерам, которые отделались ранениями. Хотя, может быть, не один из 6 669 человек, ставших инвалидами, ещё не раз проклинал судьбу, не упокоившую его на той средневековой земле, куда забросили свою армию кремлевские мечтатели.
Из коих, понятно, не погиб никто.

Уже 25 декабря 1979 года, в день ввода войск в Афганистан, воинский контингент потерял сразу несколько десятков человек. Вначале перевернулась БМП, уступавшая на горном повороте дорогу афганскому грузовику. Экипаж и десант, всего около десяти человек, погибли. А в 19:33 мск у Кабула разбился самолет с 37 десантниками на борту. При заходе на посадку машина зацепила вершину горы, упала и взорвалась.

Всего же до конца 1979 года погибли 86 человек. А самым тяжёлым был 1984 год – 2 343 погибших, в том числе 305 офицеров.

Отчего такие потери? Плохо воевали? Нет, статистика говорит об обратном. В среднем 40-я армия теряла в день 4 человека. Это, в общем, немного. С точки зрения статистики, конечно, не с точки зрения каждой конкретной судьбы. И каждой конкретной матери, терявшей сына.

Но это действительно 0,8-0,9% погибших от общей численности Ограниченного контингента, или 2,5% от числа участвовавших в боевых действиях. Даже американцы, потерявшие во Вьетнаме за восемь лет больше 50 тысяч человек, назвали это "неплохим" результатом.  Для сравнения: по данным Министерства обороны России, за годы Великой Отечественной войны армия, авиация и флот потеряли убитыми, умершими, пропавшими без вести 8 668 400 человек. С учётом попавших в плен из строя безвозвратно выбыли 11 444 100 человек. Между тем, всего за четыре года войны шинели одели 34 476 700 человек - а значит, страна потеряла тогда каждого третьего своего солдата! Какой контраст с афганской войной, где солдат действительно берегли, как могли!

Но потери были, к сожалению, заложены в сам "проект" этой войны. Они, конечно, закладываются в планы каждой войны. Но – ради победы.

Фото автора

А в план войны в Афганистане победа не была заложена изначально.

Не один человек во время вполне откровенных – прежний гнев вражды поутих, и даже угольки затянулись пеплом сожаления о ней - разговоров рассказывал, что ввод русских войск многие афганцы восприняли как вмешательство справедливой и защищающей руки "Белого Царя". Который восстановит прежнюю жизнь и даст по мозгам распоясавшимся "хальковцам" и "парчамовцам". Ведь "демократический" режим, "рвавшийся в социализм" и потому поддержанный советскими, очень быстро настроил против себя свой же народ, - звучало практически во всех беседах - что в дороге, что в чайхане по пути, что на передовой под Кабулом, что в домах афганских начальников. Потому что к социализму народ тащили с чисто восточной убедительностью – подчас и мотыгой по темечку.

Естественно, что этакое политическое просвещение вызывало всё большее сопротивление в Афганистане. Но советские упорно держались здесь политической силы, которая отличалась от любой банальной восточной деспотии только хлёсткими фразами про строительство социализма. Фразами, которые раздражали людей всё больше и больше.

И потому вскоре и советские "кураторы" начали в сознании людей связываться с арестами и расстрелами непокорных крестьян, с террором правительственных комиссаров и подрывом базовых устоев традиционного общества. А каков ответ со стороны застрявшего на родо-племенной стадии исторического развития пуштуна на доставленные чужаками неприятности?

Но виноват ли солдат в том, что получал приказы - и вынужден был убивать, дабы не быть убитым самому? Виноват ли русский солдат в том, что погиб под Кандагаром? Виновны ли в своей гибели десять человек экипажа и десанта той боевой машины, что перевернулась в самый первый день ввода войск? Или, может быть, неправедна была месть тех, кто видел, что осталось от девушек-телефонисток на узле связи, захваченном "духами", тех, кто поседел, поняв, что должны были испытать девчонки в свои последние часы? Может быть, не надо было пробиваться, убивая всех на пути, за телами подполковника Каламурзина, майора Здоровенко и переводчика Газиева, забитых камнями, а затем расчленённых на мелкие части и разбросанных по склонам гор ещё вчера подшефными, а сегодня мятежными солдатами дружественной кабульской армии?

Фото: www.globallookpress.com

Солдат не получал в Афганистане двойной зарплаты. У него не шёл год за три. У солдата не было собственного помещения, где можно было бы коротать душные ночи в обществе подчиненной сержанта-медички. Он не имел доступа к полковым складам, содержимое которых при нужной сноровке легко превращалось в хрустящие доллары. Он не ввозил в Россию контейнеры добра и не перебрасывал наркотики.

Солдат ничего не имел от Афганистана.

А сколько по закрытым поначалу армейским сводкам проходило сообщений о великом солдатском героизме! Оставались в одиночку в прикрытии без надежды уцелеть. Закрывали собой офицера. Подрывали себя вместе с врагом. Погибали, унося тела товарищей с поля боя...

И когда через годы после вывода наших войск из Афганистана едешь по ведущей от Саланга вниз, к Кабулу, дороге; когда насмотришься на кажущийся бесконечным ряд подбитых советских танков; когда окажешься на передовой вместе с моджахедами, съешь с ними пополам кисть винограда и услышишь веселое: "Э, руси, душман будем долбит?"; и когда от самого Масуда услышишь как бы полуизвинение-полусожаление, что "воевали мы не с русскими, а с советскими, помогавшими антинародному режиму", а с Россией он готов на дружбу и "даже на военный союз", - тогда спросишь себя: ради чего была та война? Ради чего тогдашние правители СССР полезли с кулаками в страну, и без всяких "социалистических революций" дружественно к нам настроенную? Ради чего положили здесь столько людей?

"Руси, давай душман долбит!"

Когда талибы взяли Кабул, они устремились на север по дороге на Саланг - Мазари-Шариф. На перевале их встретил лично Дустум и объявил, что через туннель он их не пустит. Пока те переминались на месте, решая, как быть, на них с тыла рухнули «львы» Масуда, и талибы стабилизировали оборону лишь у порога столицы.

Фото автора

И вот теперь Ахмад Шах хотел дожать врага, и у меня был шанс посмотреть на это непосредственно из его боевых порядков…

Когда на КПП было объявлено, что русский корреспондент хочет встретиться с Ахмад Шахом, изучающие взгляды его боевиков обратились на меня.

Да, масудовское логово производит впечатление. Первое сравнение - Запорожская Сечь. Рядом суетится городишко, но "масуды" живут вне его - своим "куренём". Женщин нет, нет быта. Скотина, мотыга - по ту сторону военного бытия. Зато вооружены все. И все - словно на боевом дежурстве.

Впрочем, так и есть: время от времени в лагерь или из лагеря отъезжает машина, наполненная бойцами. И не надо большого воображения, чтобы представить себе, как точно так же выезжали они отсюда не с талибами воевать, а нашим засаду на дороге в Саланг устраивать.

И когда тебя просят подождать, пока Масуд не проведет совещание со своими командирами, и в саду его особняка рядом с тобой собираются прокалённые, бородатые, с явственно источаемым запахом убийств моджахеды, и искоса поглядывают на тебя, и чему-то усмехаются, - ты испытываешь запоминающиеся ощущения. Постояв хоть раз под зрачком автомата, ты потом всегда узнаешь эти оценивающие взгляды людей по ту сторону мушки. Когда таким взглядом тебя ощупывают десятки вооруженных людей - это, да, производит впечатление...

Словно сидишь в клетке со львами - когти у этих зверей покуда убраны, но от мягких лап явственно тянет запахом крови.

Дисциплина у "масудов" железная. Никакого, разумеется, спиртного. Даже курить здесь Ахмад Шах не рекомендует. Всего лишь - но, как сказал мне один из командиров, к "рекомендации" этой лучше относиться как к приказу. И то - когда увидишь, как вскакивают эти много чего повидавшие рубаки, едва в комнату входит Вахит, начальник секретной полиции Масуда, понимаешь, куда делись все недисциплинированные.

Зато сам Масуд - воплощенная тишина и корректность. Та самая корректность, когда сила, угроза и власть в твоих руках настолько велики, что можно позволить себе полное спокойствие по отношению к человечкам.

Ахмад Шах знаменит едва ли не больше всех бывших "душманских" командиров, воевавших против советских войск. Сегодня какой-нибудь его танкист угостит русского виноградом, уважительно окунув кисть ягод в ведро с водой. Помыл, значит. Но когда-то именно Масуд болезненно надавливал своими изящными пальцами на главную артерию и главный нерв советского ограниченного контингента - дорогу от Кабула в СССР. До сих пор она усеяна памятниками чьей-то безвременной гибели - как сорванная взрывом танковая башня с номером "540" перед Джабаль-ус-Сараджем.

Фото автора

Но здесь, под Кабулом, мы с "масудами" стоим вместе. И пусть я не дивизия Дустума, а всего лишь журналист, да ещё и русский, мы вместе. Никто не кидает ни злобных, ни даже просто косых взглядов – а ведь прошло всего лишь восемь лет после того, как Шеварднадзе с Горбачёвым заставили 40-ю армию совершить настоящую подлость: перед выводом войск напоследок "наказать" Масуда. Обрушить на него удар всей мощью армии, несмотря на договорённость о перемирии и свободном проходе наших войск мимо его владений, которую Ахмад Шах скрупулёзно соблюдал.

И именно тогда, и именно здесь, и именно от его бойцов пал в Афганистане последний советский солдат…

Нет, не "общая наша боль – Афганистан"! Наша общая боль – наши солдаты и офицеры, что погибли там. А политики – одни, что неизвестно зачем завели туда наших солдат, другие, что не смогли их вывести без подлости и солдатской же крови – это те, кто в этой боли виновны.

Нет, у "масудов" нет ничего к "руси", кроме того чувства сообщества и содружества, что возникает в бою на одной стороне. Мы вместе вжимаемся в землю, когда с "балок" талибского МиГа-21 срываются ракеты. Бог мой, я же мог иметь отношение к производству именно этого самолёта и работоспособности именно этих "балок"-пилонов, с которых ракеты с такой готовностью слетают! Когда-то я работал на 30-м заводе, где как раз те МиГи и собирались. И я же лично отвечал в лаборатории за проверку этих самых "балок", к которым ракеты и подвешиваются. Как сейчас помню – прогон по 31 позиции.

А потом мы стреляем, и по нам стреляют. И маленький афганец в нашем танкистском шлеме затаскивает меня в щель между своим танком и глиняным дувалом. А рядом грохочут разрывы.

И мы вместе кричим "Ура!" – вернее, это я кричу, а афганцы вопят что-то своё – когда Ахмед, командир подразделения, к которому меня приставили, передаёт, что левее нас масудовские бойцы хорошо продвинулись к Кабулу. И вроде бы даже аэродром в Баграме взяли! А значит, мы скоро победим!

И даже талибов Ахмед называет прямо по-нашему -"басмачи". Забавно звучит, особенно на его тугом английском.

"А там за перевалом – уже Кабул", - говорит он радостно.

"Москава карош"

Нет, Масуду так и не удалось вернуть потерянную столицу. Но позже ему удалось наладить хорошую связь с Россией, начать получать оружие и прочие необходимые для войны вещи. И хотелось надеяться, в налаживании этих связей хоть маленькую роль, но сыграли его слова, сказанные мне в его доме и затем размещённые в авторитетном и популярном журнале, от которого я и ездил в Афганистан. Слова, где Ахмад Шах сказал, что не видит препятствий для нового налаживания сотрудничества с "руси" и Россией, ибо прежняя война была с "шурави", и она уже отгорела и частью даже и отболела. И даже не только сотрудничества, но и военного союза.

Но даже если ни при чём то интервью с ним, опубликованное в "Огоньке", а сотрудничество и союз налаживали совсем другие, серьёзные, профессиональные и молчаливые люди, главное всё равно случилось: масудовский "Северный альянс" задышал, подпитавшись оружием и припасами, зашевелился, обещая талибам неприятности, а Афганистану – возвращение в орбиту России. Не сразу, конечно. Но в перспективе – да.

И именно после этого, как ныне явственно видится из далека прошедших лет, в Вашингтоне приняли решение не допустить такого варианта. И врезались в здания Всемирного торгового центра самолёты, управляемые, по официальной версии, саудовцами по приказу саудовца Усамы бен Ладена. Но наказывать за это было решено почему-то талибов.

Вот только перед самым американским вторжением некие "журналисты" проходят к Масуду и эффективно и профессионально убивают его. И в руководстве "Северным альянсом" оказываются люди – и мы знаем их, - повернувшие его от пророссийской ориентации на проамериканскую. 
Но это будет позже.

А тогда, в пустыне, на том простреленном "МАЗе"… Старик просто достал какую-то коробочку с маленькими зелёными шариками и бросил часть их себе в рот. Возможно, какой-то наркотик.

А потом он сказал:

- Москава - карош. Русия карош. Ахмад Шах карош. Талиба - палох.

И снова пришпорил своего бронтозавра.

Если "Русия" захочет вернуться – иначе, конечно, чем тогда, - она вернётся не в пустыню. Старые бульдозеры продолжают работать…